Отправлено: 22.02.11 00:43. Заголовок: Конрад Лоренц "ЧЕЛОВЕК НАХОДИТ ДРУГА"

 Отправлено: 22.02.11 00:45. Заголовок: Хозяин и собака Люди..

Хозяин и собака
Люди заводят собак и кошек из самых разных побуждений, причем далеко не всегда из добрых. Среди страстных любителей животных, и в частности среди любителей собак, существует особая категория несчастных людей, которые о той или иной горькой причине утратили веру в себе подобных и ищут эмоциональной помощи у животных. Известное присловье "животные настолько лучше людей!" всегда наводит меня на грустные размышления. Ведь это не так. Бесспорно, в отношениях между людьми не существует точно подобия преданности, на которую способна собака. Но ведь собака не плутает по лабиринту моральных обязательств, часто противоречащих друг другу. Ей известен только простейший конфликт между желаниями и обязанностями - другими словами, над ней не тяготеет все то, что нас, бедных людей, иной раз сводит с пути истинного. С точки зрения человеческой ответственности даже самая верная собака выглядит в значительной степени аморальной. Изучение поведения высших животных, вопреки мнению некоторых, вовсе не приводит к тому, что ты начинаешь недооценивать различия между ними и человеком. Наоборот, я утверждаю, что только те, кто по-настоящему разбирается в поведении животных, способны в полной мере оценить то особое возвышенное место, которое в мире живых существ занимает человек.

Сравнение человека и животных, которое играет такую значительную роль в наших исследовательских методах, унижает его не более, чем принятие теории происхождения видов. Суть эволюции органического мира в том и заключается, что она создает абсолютно новые и более высокие признаки, которые на предыдущей стадии не существовали даже в зачатке. Конечно, и в наши дни в человеке есть еще что-то от животного, но в животном от человека ничего. Генеалогические исследования, по необходимости ведущиеся от низшего, от животных, позволяют нам особенно ясно увидеть человеческую сущность, великие достижения человеческого разума и этики, которых мир животных вообще не знает. Они явственно выступают на фоне тех более древних свойств и способностей, которые человек еще и теперь делит с высшими животными. Утверждать, что животные лучше человека, - значит кощунствовать: для критически мыслящего биолога в подобном заявлении прячется святотатственное отрицание подлинного развития в мире живого.

К несчастью, слишком многие любители животных, особенно члены общества защиты последних, упорно отстаивают вышеуказанную этически вредную точку зрения. Прекрасна и поучительна только та любовь к животным, которая порождается любовью ко всякой жизни и в основе которой должна лежать любовь к людям. Только те, кто способен чувствовать именно так, могут дарить свою привязанность животным без нравственного ущерба для себя. Разочарованный и ожесточенный человек, который из-за прегрешений отдельных индивидов восстает против всего человечества и отдает свою любовь только собакам и кошкам, совершает роковую и отвратительную ошибку. Ненависть к людям и любовь к животным - зловещая и опасная комбинация. Разумеется, это не относится к тем, кто по той или иной причине обречен на одиночество и обзаводится собакой, чтобы удовлетворить свою потребность любить и быть любимыми. Желание это вполне законно и безобидно, а одиночеству, бесспорно, нет места, если на свете есть хотя бы одно существо, которое радуется вашему возвращению домой.

Изучение гармонического согласия, царящего между хозяином и собакой, дает чрезвычайно много для понимания психологии как людей, так и животных, а иногда бывает и очень увлекательным. Выбор собаки уже говорит о многом, а еще больше можно узнать из отношений, складывающихся затем между этим человеком и его подопечным.

Как и у людей, полная противоположность характеров супругов, как и полное их сходство, часто гарантирует безоблачное счастье обеих сторон. Муж и жена, долго состоящие в браке, нередко становятся похожими друг на друга, как брат и сестра, и точно так же у хозяина и собаки вырабатывается общность манер и привычек, производящая подчас комическое и в то же время трогательное впечатление. У опытных владельцев такое сходство усиливается благодаря выбору определенной породы или конкретной собаки, так как этот выбор обычно подсказывает симпатией и родственными чертами характера. Суки чау-чау, которых поочередно выбирала себе моя жена, могут служить типичным примером таких "симпатичных" и "гармонирующих" собак. То же относится ко мне самому, и наши друзья, хорошо знающие нас и наших собак, нередко развлекаются тем, что выискивают черты сходства между нами и ними. Собаки моей жены всегда особенно чистоплотны и в известной мере любят порядок. Они никогда не побегут напрямик через лужу, а проходя между клумбами или грядками, не наступят на взрыхленную землю и не заденут ни единого растения, хотя их специально этому не обучали. Мои же собаки, увы, готовы валяться в любом мусоре и натаскивают в дом чудовищное количество грязи. Короче говоря, различия между нашими собаками аналогичны различиям моего характера и характера моей жены. Отчасти это объясняется тем, что жена всегда выбирает из нового помета тех щенков, в которых преобладает наследственность более "благородных", сдержанных, почти как кошки, чистоплотных чау-чау, тогда как я предпочитаю потомство тех, в ком проявляется более живая и бойкая, хотя и безусловно более плебейская, натура их прародительницы, моей овчарки Титы. Еще одна аналогия обнаруживается в том, что собаки моей жены едят умеренно и изящно, а их кровные родственники, принадлежащие мне, предаются гнусному обжорству. Но почему так получается, право, сказать не могу.

На мой взгляд, "параллельная", или "гармонирующая", собака приносит человеку ощущение душевного равновесия и даже удовлетворения собой. Но все складывается по-иному с типом собак, обратным гармонирующему типу. Совсем недавно мне довелось наблюдать на улице иллюстрацию вышесказанного. Бледный узкогрудый человек с хмурым тревожным лицом, одетый бедно, но респектабельно, как одеваются мелкие чиновники, и даже в пенсне, шел в сопровождении тощей овчарки, которая уныло брела рядом с ним. В руке у него был тяжелый хлыст, и, когда он внезапно остановился и собака на несколько сантиметров переступила запретную черту, рукоятка этого хлыста с силой опустилась на ее нос, а на лице неизвестного отразилась такая черная ненависть и нервное раздражение, что я с трудом удержался, чтобы не вмешаться и не устроить публичный скандал. Держу пари на что угодно, что злополучная собака играла в жизни своего еще более злополучного хозяина ту же роль, какую он сам играл в жизни своего, вероятно, столь же жалкого начальника.

 Отправлено: 22.02.11 00:45. Заголовок: Какая жалость, что о..

Какая жалость, что она не говорит, - ведь она понимает каждое слово
Как впечатлительна натура колли!
Достаточно бывает слова, чтобы
Возликовал он или приуныл.

У.Уотсон

Домашние животные отнюдь не менее умны, чем их дикие предки, как это иногда считают. Бесспорно, у многих из них органы чувств в известной степени стали работать хуже, а некоторые инстинкты притупились. Но ведь то же относится и к человеку, а человек возвысился над животными не вопреки такой утрате, а благодаря ей. Снижение роли инстинктов, исчезновение жестких рамок, которыми определяется поведение большинства животных, были необходимой предпосылкой для появления особой, чисто человеческой свободы действий. Подобным же образом и у домашних животных угасание некоторых врожденных форм поведения означает не уменьшение способности к рациональным действиям, а новую степень свободы. Еще в 1898 году Ч.О.Уайтмен сказал: "Подобные дефекты инстинкта сами по себе еще не интеллект, но они - та распахнутая дверь, через которую может войти великий учитель Опыт, принося с собой все чудеса интеллекта".

Выразительные движения и вызываемые ими реакции также принадлежат к инстинктивным, наследственным формам поведения, характерным для данного вида. Все, что животные, ведущие групповой образ жизни, вроде галок, серых гусей или хищников семейства собачьих, "имеют сказать друг другу", относится исключительно к области этих взаимосвязанных видоспецифических форм действий и реакций. Р.Шенкель изучил выразительные движения у волков и проанализировал их значение. Если мы сравним "словарь" сигналов, которым располагает волк для общения с себе подобными, и соответствующие сигналы у наших домашних собак, мы обнаружим те же признаки упрощения и стирания, какие находим и во многих других врожденных видоспецифических формах поведения. Возможно, такие движения менее четко выражены (пор сравнению с волком) уже у шакалов - этот вопрос пока остается открытым, но ничего удивительного в этом не было бы, поскольку у волков структура сообщества, несомненно, отличается гораздо более высоким уровнем развития, чем у шакалов. У собак волчьей крови, таких как чау-чау, можно обнаружить все формы выражения эмоций, свойственные волкам, за исключением тех сигналов, которые выражаются движениями или положением хвоста. Хвост чау-чау завернут баранкой, и они физически не в состоянии проделывать эти движения, но тем не менее у них из поколения в поколение передается наследственная тенденция пользоваться специфически волчьими "хвостовыми" сигналами. Все мои полукровки, которые унаследовали от немецких овчарок нормальный зад "дикого образца", проделывают все типичные волчьи движения хвостом, какие никогда не наблюдаются у чистопородных немецких овчарок и других собак с большей или меньшей дозой шакальей крови.

По врожденным выразительным движениям, осанке и постановке хвоста некоторые из моих собак стоят к волку гораздо ближе, чем остальные европейские породы. Но даже мои собаки в этом отношении далеко уступают волку - их мимика менее четко выражена, чем у волка, хотя другим собакам до них далеко. Опытному любителю шакальих собак это утверждение может показаться парадоксальным, так как он, без сомнения, подумает об общей способности выражения различных эмоций, но я-то тут говорю только о врожденных движениях. Указанный выше принцип, сводящийся к тому, что ослабление врожденных стереотипов открывает новые горизонты для "вольного изобретения" форм поведения, расширяющих возможности приспособления, нигде не проявляется так ясно, как в способности выражать эмоции. Чау-чау почти так же, как волк, ограничены лишь мимикой, с помощью которой дикие животные демонстрируют друг другу чувства вроде злобы, покорности или радости, а эти мышечные движения относительно малозаметны - ведь они приспособлены к острому реагированию, которое свойственно диким представителям данного вида. Человек в значительной степени утратил эту способность, так как располагает хотя и менее тонким, но зато намного более четким средством общения - речью. Поскольку у человека есть дар слова, ему уже не требуется читать по глазам своих ближних малейшие изменения в их настроении. Большинству людей кажется, что мимика животных крайне скудна, однако в действительности дело обстоит как раз наоборот. Те, кто привык к шакальим собакам, не понимают чау-чау; точно так же лица жителей Восточной Азии кажутся европейцам непроницаемыми. Однако натренированный глаз способен прочитать по морде сдержанного волка или чау-чау ничуть не меньше, чем наблюдая выразительную мимику шакальих собак. Правда, последние стоят на более высоком интеллектуальном уровне - их мимические движения меньше зависят от врожденных факторов. Они по большей части выучены, а иногда и заново изобретены каждой данной собакой. Собака кладет голову на колено хозяина для выражения своей любви не по велению жесткого инстинкта, а потому что такое движение гораздо ближе к человеческой речи, чем "язык", при помощи которого обращаются друг с другом дикие животные.

Еще ближе к дару речи стоит использование для выражения чувства какого-то заученного действия, например протягивание лапы. Многие собаки, обученные "давать лапу", протягивают ее хозяину в определенных ситуациях - скажем, желая умилостивить его и прося прощение. Кто не видел, как провинившийся пес тихонько подползает к хозяину, садится перед ним, прижав уши к затылку, и с чрезвычайной миной неуклюже пытается подать ему лапу. У меня был знакомый пудель, который подавал лапу не только людям, но и другим собакам; правда, это редчайшее исключение, так как при "разговорах" с себе подобными даже собаки, располагающие в общении с хозяином богатым репертуаром индивидуальных средств выражения, пользуются исключительно врожденной мимикой своих диких предков. В целом можно сказать, что чем сильнее развита у собаки способность к независимым, благоприобретенным или свободно "изобретаемым" средствам выражения эмоций, тем в меньшей степени сохраняется у нее видоспецифическая мимика, характерная для диких форм. Так, наиболее одомашненные собаки в среднем наиболее свободны и гибки в своем поведении, хотя индивидуальные способности играют тут значительную роль.

Очень умная собака, по типу приближающаяся к дикой форме, может при определенных обстоятельствах изобрести более доходчивый и сложный способ выражения того, что ей нужно сообщить, чем собака, менее скованная в своем поведении инстинктами, но зато не такая умная. Отсутствие инстинкта - это дверь, распахнутая перед интеллектом, но отнюдь не сам интеллект.

Все, что тут было сказано о способности собаки выражать свои чувства по отношению к человеку, в еще большей степени относится к ее способности понимать человеческие жесты и речь. Можно не сомневаться, что те охотники, которые первыми в истории человечества установили контакт с дикими собаками, умели гораздо тоньше разбираться в выразительных движениях животного, чем нынешние обитатели городов. В какой-то мере это было их профессиональным качеством, так как охотник каменного века, не умевший разобрать, мирно ли настроен пещерный медведь или раздражен, естественно, никуда не годился. У человека эта способность не была инстинктивной, а представляла собой замечательный плод обучения; развитие этой способности было подлинным подвигом - и не меньшего подвига мы требуем от собаки, ожидая, что она будет понимать человеческую мимику и речь. Врожденная способность животного понимать выразительные движения и звуки распространяется только на близкородственные виды, и неопытная собака не понимает даже мимика представителей семейства кошачьих. Необходимо помнить об этом, чтобы в должной мере оценить, насколько близка к подлинному чуду способность собаки разобраться в человеческой манере выражения эмоций.

Как ни люблю я волчьих собак вообще и чау-чау в частности, я убежден, что более одомашненные шакалы в целом понимают чувства своих хозяев тоньше и лучше. Моя немецкая овчарка Тита несравненно превосходила в этом отношении всех своих волчьих потомков, так как она сразу понимала, кто мне нравится, а кто - нет.

Среди моих собак смешанной породы я неизменно предпочитал тех, которые унаследовали эту чуткость. Стаси, например, реагировала на любые признаки моего нездоровья и тревожилась, не только когда у меня болела голова или я кашлял, но и когда я просто бывал в дурном настроении. Свое чувство она выражала тем, что умеряла обычную бойкую рысцу, с притихшим видом шла строго у моей ноги, то и дело на меня поглядывала и, стоило мне остановится, прижималась плечом к моему колену. Интересно, что она вела себя точно так же, когда мне случалось хлебнуть лишнего, и моя "болезнь" вызывала у нее такую тревогу, что ее тоскливое волнение, наверное, помешало бы мне стать пьяницей, даже если бы во мне пробудилась такая наклонность. Хотя мои собаки благодаря происхождению от немецкой овчарки в значительной мере обладают способностью понимать людей и выражать собственные эмоции, нет ни малейшего сомнения, что эти способности несравнимо больше развиты у некоторых сильно

одомашненных шакальих собак. Исходя из моего личного опыта, пальму первенства в этом отношении я отдал бы пуделю, справедливо славящемуся сообразительностью, на второе место я поставил бы немецкую овчарку, некоторых пинчеров и большого шнауцера, однако, на мой вкус, все эти собаки слишком уж утратили свою первобытную хищную природу. Они настолько "очеловечены", что им не хватает очарования естественности, которое свойственно моим диким "волкам".

Неверно думать, будто собаки понимают только интонацию и глухи к звуковому составу слова. Известный знаток психики животных Саррис неоспоримо доказал это, дав своим трем немецким овчаркам имена Харрис, Арис и Парис. Когда хозяин приказывал: "Харрис (или Арис, или Парис), место!", вставала и печально плелась к своей подстилке именно та собака, которую он назвал. С такой же точностью команда выполнялась и тогда, когда она подавалась из соседней комнаты, что исключало какой-нибудь невольный подсказывающий жест. Мне иногда кажется, что умная собака, привязанная к хозяину, способна узнавать не только отдельные слова, но и целые фразы. Когда я говорил: "Мне пора идти", Тита и Стаси немедленно вскакивали даже в тех случаях, когда я старательно сохранял нейтральный вид и произносил эту фразу без какой-либо особой интонации. С другой стороны, ни одной из этих слов, произнесенных в другом контексте, не вызывало у них ни малейшей реакции.

Из всех известных мне собак лучше всего умел понимать человеческие слова большой шнауцер Аффри - сука, принадлежащая иллюстрировавшей со мной эту книгу художнице, в чьей правдивости я не сомневаюсь. Аффри по-разному реагировала на слова "катцу", "шпатци", "Наци" и "эйкатци", означающие соответственно "котенок, "воробушек", кличку ручного ежика (в те дни политический термин "наци" еще не вошел в обиход) и "белочка".

Таким образом, владелица Аффри, ничего не зная об эксперименте Сарриса, провела практически такое же исследование и получила аналогичный результат. При слове "катци" шерсть на загривке Аффри вставала дыбом и она принималась возбужденно обнюхивать пол, ясно показывая, что ожидает встречи с противником, который будет защищаться. За воробьями она гонялась только в юности, а затем поняла всю безнадежность этих попыток и с тех пор оглядывала их, не двигаясь с места, и смотрела им вслед со скучающим видом. Ежика Наци Аффри ненавидела просто потому, что он был ежом; услышав его кличку, она стремглав бросалась к мусорной куче, где обитал другой еж, рыла лапами сухие листья и лаяла с той бессильной злобой, которую вызывают в собаках эти колючие создания. При слове же "эйхкатци" Аффри задирала голову и, если не видела белки, начинала перебегать от дерева к дереву; подобно многим собакам с плохим чутьем, она обладала прекрасным зрением и видела дальше и лучше большинства себе подобных. Кроме того, она понимала сигналы, подаваемый рукой, на что способны далеко не все собаки. И еще она знала имена по меньшей мере девяти людей и бежала к ним через комнату, если их называли по имени. При этом она никогда не ошибалась.

Если эти эксперименты покажутся невероятными зоопсихологу, работающему лаборатории, ему следует вспомнить, что подопытное животное, находящееся всегда в помещение, получает гораздо меньше качественно различных впечатлений, чем собака, повсюду сопровождающая своего хозяина. Собаке гораздо труднее ассоциировать определенное слово с соответствующим действием, которому ее обучили, но которое ей не интересно, чем связать название такой заманчивой добычи, как котенок, воробей и т.д., с самой этой добычей. В лаборатории от собаки редко удается добиться выполнения столь трудной задачи, как распознавание конкретного слова, потому что у нее отсутствует необходимый для этого интерес: тут слишком мало "валентностей", как говорят зоопсихологи. Любой владелец собаки обязательно сталкивается с поведением, которое невозможно воссоздать в лабораторных условиях. Хозяин говорит равнодушно, не произнося имя собаки: "Не знаю, вести ее или нет". Но собака уже вскакивает, виляет хвостом и прыгает от возбуждения, потому что предвкушает прогулку. Если бы хозяин сказал: "Придется ее вывести", собака поднялась бы послушно, без особого интереса. А скажи хозяин: "Нет, я раздумал ее выводить" - и настороженные уши печально опустятся, хотя глаза будут по-прежнему с надеждой устремлены на хозяина. И при окончательном решении: "Оставлю ее дома" - собака уныло отойдет и снова ляжет. Попробуйте представить себе, какие сложные экспериментальные процедуры потребуются, чтобы добиться аналогичных результатов в искусственных условиях лаборатории, и какой утомительной будет подобная дрессировка!

К сожалению, мне ни разу не случалось подружиться с какой-нибудь человекообразной обезьяной, но госпожа Хейс доказала, что между человеком и такой обезьяной возможен очень тесный контакт, сохраняющийся на многие годы. Подобный контакт, особенно между опытным, критически настроенным ученым и животным, которое связано с ним крепкими узами взаимной привязанности, является лучшей проверкой интеллектуальных способностей такого животного. Бесспорно, мы пока еще не можем сопоставить собаку с человекообразной обезьяной, но лично я убежден, что понимать человеческую речь собака будет лучше, хотя бы обезьяна и превзошла ее в других проявлениях интеллекта. В определенном отношении собака гораздо "человекоподобнее" самой умной обезьяны. Как и человек, она одомашненное существо, и, как и человека, одомашненность одарила ее двумя свойствами: во-первых, освободила от жестких рамок инстинктивного поведения, что открыло перед ней, как и перед человеком, новые возможности деятельности, и, во-вторых, обеспечила ей ту непреходящую детскость, которая у собаки лежит в основе ее постоянной потребности в дружеской привязанности, а человек даже в старости сохраняет ясность и свежесть мысли, о которых Вордсворт писал:

Так было, когда я в жизнь вступал,
Так есть, когда я взрослым стал,
И пусть так будет, когда состарюсь
Иль пусть умру.

 Отправлено: 22.02.11 00:46. Заголовок: Права преданности ..

Права преданности

Когда-то у меня была увлекательная книжечка фантастических историй, называвшаяся "Рассказы Лыжного Эла на сон грядущий". Под маской забавной чепухи в них пряталась жгучая и подчас жестокая сатира, характерная для американского юмора и не всегда понятная европейцам. В одной из этих историй Лыжный Эл с чувством повествует о подвигах своего друга. Примеры невероятного мужества, ошеломляющего благородства и бескорыстного человеколюбия громоздятся один на другой веселой пародией на американскую романтику Дальнего Запада, завершалась рядом трогательных сцен, когда этот герой спасет Эла от волков, гризли, голода, холода и прочих бесчисленных опасностей. Рассказ кончается лаконичным сообщением: "Проделывая все это, он отморозил ноги, так что, к сожалению, мне пришлось его пристрелить".

Если в моем присутствии человек хвастает достоинствами своей собаки, я обязательно спрашиваю, где она теперь, по-прежнему ли с ним. И слишком часто получаю ответ в духе Лыжного Эла: "Нет, мне пришлось от нее отделаться... я переехал в другой город (или сменил квартиру на меньшую, или перешел на другую работу), и мне стало трудно держать собаку". Или еще что-нибудь в том же роде. Меня поражает, как люди, во всех остальных отношениях вполне добропорядочные, нисколько не смущаются, признаваясь в подобном поступке. Они не сознают, что между их поведением и поведением эгоиста, высмеянного в этой истории, нет принципиальной разницы. Собака лишена каких бы то ни было прав не только согласно законам, но и из-за бесчувственности многих людей.

Преданность собаки - это драгоценный дар, накладывающий на того, кто его принимает, не меньшие обязательства, чем человеческая дружба. И это следует иметь в виду всем, кто намеревается обзавестись четвероногим другом. Случается, конечно, что собака сама навязывает вам свою любовь, который вы не искали, как случилось со мной, когда я, катаясь на лыжах во время отпуска, познакомился с Хиршману было около года, и он уже стал типичной собакой, так и не обретшей хозяина, - старший лесничий, которому он принадлежал, любил только старую жесткошерстную легавую и не обращал ни малейшего внимания на несуразного щенка, не обещавшего стать хорошей охотничьей собакой. Хиршман был ласковым, чувствительным псом и побаивался хозяина, что не слишком рекомендует лесничего как хорошего дрессировщика. Но я не составил особенно высокого мнения и о Хиршмане, когда уже на второй день он отправился с нами. Я принял его за подхалима - и ошибся, так как потом выяснилось, что он следовал не за нами, а только за мной одним. Когда однажды утром я обнаружил, что он спит под дверью моей комнаты, я усомнился в своем первоначальном заключении и подумал, не означает ли это зарождения великой собачьей любви. Я опоздал со своей догадкой - клятва верности уже была принесена, и в день моего отъезда собака не захотела от нее отречься. Я попытался поймать Хиршмана и запереть его, чтобы он не побежал за нами, но он старательно держался в стороне от меня. Дрожа от тоски, опустив хвост, он с безопасного расстояния смотрел на меня, словно говоря: "Я сделаю для тебя все, что ты захочешь, за исключением одного - я тебя не покину!" И я сдался. "Сколько вы возьмете за свою собаку?" - спросил я у лесничего. С его точки зрения, поведение Хиршмана было чистейшей воды предательством, и он ответил резко: "Десять шиллингов!" Это прозвучало как ругательство. Но, прежде чем он нашел более весомые слова, десять шиллингов были вложены ему в руку, а две пары лыж и две пары собачьих лап уже неслись под уклон. Я знал, что Хиршман последует за нами, но ошибочно полагал, будто, мучимый угрызениями совести, он будет бежать далеко позади, чувствуя, что нарушил запрет. Однако произошло нечто совершенно неожиданное: могучее собачье тело ударило меня в бок, как пушечное ядро, и я шлепнулся на обледенелую дорогу. Далеко не всякий лыжник сумеет удержать равновесие, если на него внезапно налетит огромный пес, обезумевший от восторга. Я недооценил сообразительности Хиршмана, и он исполнил танец радости над мои распростертым телом.

Мы оцениваем благородство двух друзей, исходя из того, кто из них способен на большую бескорыстную жертву ради другого.

В XIX веке один философ сказал: "Пусть вашей целью будет всегда любить больше, чем любят вас; не будьте в любви вторым". Когда дело касается людей, мне иногда удается выполнить эту заповедь, но в моих отношениях с преданной собакой я всегда оказываюсь вторым. Какие это необычные и единственные в своем роде узы! Вы когда-нибудь задумывались над их необычностью? Человек - существо, наделенное разумом и высокоразвитым чувством моральной ответственности, существо, для которого высшей и благороднейшей верой сала вера в братскую любовь, - именно тут вдруг оказывается менее благородным, чем четвероногий хищник. Говоря так, я вовсе не позволяю себе впасть в сентиментальный антропоморфизм. Даже самая высокая человеческая любовь порождается не рассудком, не специфически человеческим нравственным чувством, а берет начало в гораздо более глубоких и древних чисто эмоциональных, а значит, инстинктивных слоях. Самое безупречное и нравственное поведение утрачивает цену в наших глазах, если оно диктуется только рассудком. Элизабет Броунинг писала:

Люби меня, люби лишь ради
Любви самой.

Даже в наши дни человеческое сердце все еще остается таким же, как у высших животных, ведущий групповой образ жизни, как бы безвременно ни превосходил их человек благодаря своему разуму и нравственному чувству. Факт остается фактом: моя собака любит меня больше, чем я ее, и это всегда порождает во мне смутный стыд. Собака в любой момент готова пожертвовать за меня жизнью. Если бы на меня напал лев или тигр, Эди, Булли, Тита, Стаси и все мои остальные собаки без малейшего колебания кинулись бы в неравную схватку ради того, чтобы на несколько секунд продлить мою жизнь. А как поступил бы на их месте я?